Стёпка- живой столбик.
— Саня, Саня, проснись! Степка тебя зовет, давно свистит. Иди к нему, не обижай друга.— Мария Александровна улыбалась, гладила сына по голове. Мальчик оделся и, зябко поеживаясь, по¬бежал по узенькой тропинке к серой куче земли за огородом.
Степка стоял столбиком, передние лапки крестиком сложены на животе, голова набоку, черные глаза-бусинки в упор смотрели на мальчика.
— Степка! Степка! — Санька бросился к зверьку, но тот оробел и юркнул в нору.
— Степа, ты что, не узнал меня? Это же я, Саня. Выходи же, ну. Я тебя накормлю, ты же целую зиму не ел. Выходи!
Услышав знакомый голос, зверек высунул голову из норы, понюхал воздух, помедлил, будто раздумывая, и заковылял к мальчику.
Степка — это обыкновенный степной сурок, называют его еще байбаком, уроженец Стрелецкой степи. Зверька Сане подарили пастухи, стерегущие табун лошадей в степи. Предупредили, как только байбак выздоровеет, необходимо отнести его подальше в степь к сородичам. Саня тогда кивал головой, дескать, понял, но и без наказа пастухов он так бы и сделал: стрелецкие мальчишки порядки знали.
...Степка стал Саниным другом, хотя теплые отношения установились не сразу. Зверек царапался, кусался, подолгу хоронился в темных углах, отказывался от еды. Однажды, распробовав вкус коровьего молока, сдался. Он привык к дому, пришелся по душе Марии Александровне, бегал за ней, когда та шла доить корову. В школьной библиотеке Санька отыскал несколько строк о грызунах, узнал, что сурки в длину бывают больше полуметра, а вес их достигает девяти килограммов. «Ого,— подумал мальчик,— и мой Степка будет великаном».
Еще Санька узнал, что степные сурки любят жить на сглаженных хребтах с редкой растительностью. Густой высокой травы они боятся, из-за нее не видят, как к ним подкрадываются хищники. А когда приходится улепетывать, то в густых стеблях травы зверек путается и становится легкой добычей лисицы. Байбаки обычно селятся колонией, чтобы защищаться от внезапных нападений. Если один зверек заметит волка, лисицу, собаку или человека, он громко свистит, а сам — в нору. Его сигнал слышит сосед и тоже свистит. Так сигнал тревоги передается от живого столбика к столбику.
Санька вычитал, что зверьки совсем не пьют воду, довольствуются той, что есть в траве, корешках степных тюльпанов, росточках дикого гусиного лука. Он узнал, что под землей у них целые сооружения имеются: отсеки зимовочные и защитные. Степка пользовался домашней кухней, с удовольствием ел морковь, сырую картошку, пил молоко. Часто уходил в степь полакомиться сладкими стеблями и кореньями диких растений. Утром Степка вызывал мальчика из дома. Сядет байбак столбиком среди двора и начинает потихоньку: «Свисть-свисть»,— словно делает разминку перед стартом. Потом вздрагивал, дергал хвостиком и свистел пронзительно и долго, пока не скрипнет дверь. Увидев мальчика, Степка ковылял ему навстречу: радехонек, дождался. Подставлял мордочку, чтобы погладили, чтобы сказали ласковые слова. Так и начинался день со Степкиного свиста... Когда лето скатилось в осень, а степь будто заржавела от духоты, запахла гнилью, Степка словно обмяк и лишь днем, обогревшись на солнце, обретал силу и мчался за огород. Санька не сразу догадался, что там привлекало сурка, а когда проследил, понял. Степка готовился к спячке, рыл нору. Мальчик притащил ему сухой травы и наблюдал за работой зверька. Все умел Степка. Аккуратно разравнивал выброшенную землю, даже старался маскировать ее. Тщательно выбирал сухие стебли и прятал в подземелье. Возился, кряхтел. Появится наверху, зыркнет черными бусинками, наберет травы — и вниз. Работяга.
Но только успокоился Степка, задраил изнутри нору, как началась круговерть: то обрушится снег, то его сменит дождь, налетит из степи леденящий ветер.
И потянулись сумеречные зимние дни. Санька бегал в школу, катался на лыжах, а порой уходил далеко в степь. Но и байбачью науку он продолжал осваивать. Как-то раз, листая справочник, мальчик обнаружил, что сурки редчайшие старожилы на земле. «Вот-те на!» — открытие поразило Саньку. Его Степка — посланец из древнейшей эпохи, современник мамонта. Санька захлебывался от восторга, его воображение тут же рисовало картины тех далеких времен.
Экзотические картины давней эпохи и то, что сурок — древнейший зверек, доживший до наших дней, сбивали Саньку с толку. Байбаки живут давно, значит, их должно быть много. Кроме Стрелецкой степи, еще живут где-нибудь? Всегда ли они были такими же боязливыми, спрятанными в рыжую шубку, и всегда ли залегали в спячку?
Санька и дальше бы путался в вопросах, если бы не случай, который свел его в степи с учеными заповедника. Когда разговорились о байбаках, Санька поведал о Степке, о радости матери и о том, как к нему приходят мальчишки поиграть со зверьком. Однако восторг Саньки поубавился, когда он узнал, что байбаков на земле осталось мало, а что касается Украины, то они, пожалуй, сохранились лишь в Стрелецкой степи.
Почему в других краях не стало сурков? — переспросил мальчик.
Истребили,— объяснял ему зоолог с короткими усами и в синем берете на голове,— да и жить им стало негде: степь-то ушла под пашню.
И что же делать дальше? — не унимался Санька.
Будем охранять, что нам досталось, и начнем новых разводить,— улыбался зоолог.— В обиду зверя больше не дадим. Помогать-то будешь?
Да, готов,— заволновался Санька.— Только как?
Руками, зубами, а может, даже и ружьем,— посуровел усатый.— На байбачатину спрос пришел, браконьер это знает и хлопает зверюшек как орешки. Драться тебе, конечно, не придется, мал еще, а вот следить за теми, кто и зачем пришел в степь, не мешает. Так и настрой стрелецких мальчишек. Понял?
Понял,— кивнул Санька. Он еще подумал, хорошо бы дома развести семью байбаков, чтобы потом выпустить в степь.
...Степка еще не очухался от зимней спячки и с трудом взобрался на Санькины руки. Зверек затих и боязливо, вприщур косился на апрельское солнце. Санька блаженствовал: байбак вышел из подземелья и признал его. Вот он, современник мамонта, у него на руках. Значит, жизнь у них пойдет своим чередом.
Санька потащил зверька во двор, чтобы показать матери. Мария Александровна прятала улыбку, радовалась за сына, гладила спинку байбака, приговаривала:
Исхудал-то как.
Ничего, мама, ничего,— суетился мальчик,— откормим.
Пришло тепло. Весна разбудила степь. Воздух наполнился запахами прели, пьянил. Простор ее заливался синевой. Всякая жизнь: и божьих коровок, и ящериц, и Степкина, и Санина — приобретала смысл и надежду.
В. КОРОБЕЙНИКОВ, журнал «Юный натуралист».
Спасибо Александру (Pushist) за предоставленный материал.
