Суркин Дом: М.Шушарин «Приезжайте в Юргамыш».

Суркин Дом
о сурках в природе и дома

М.Шушарин «Приезжайте в Юргамыш».

Относится к теме: Художественная литература - CAM 16.10.2011 - 10:30:38
В Северо-Казахстанских степях часто можно увидеть сурков. Живут эти ничем особо не выдающиеся зверьки дружно, большими семьями. Почти полжизни спят в норах, устланных сухими травами и листвой. Норы у них разные: зимние -для спанья, летние — отдельные, для отдыха (у каждого гостиная своя и спальня) и охранные - эти для того, чтобы быстро можно было укрыться от неприятеля.

Милые и любопытные это существа, доверчивые и наивные. Представьте себе — бескрайние просторы, залитые раскалённым солнцем, коршуны, парящие в поднебесье, ветер и ковыль. А вот на бугорках или склонах курганов стоят столбиками сурки, мудро и, кажется, с удивлением смотрят на мир...


Сурчиные шкурки искони считались в степях, среди местного казахского населения, не очень хорошим товаром, а мясо и того хуже — посредственным. Потому-то и не трогали их. Лишь в последние годы нашлись охотники до сурков, несмотря на то, что убивать их запрещено. То, о чём я хотел рассказать, случалось в дни моего кратковременного путешествия по степям Северного Казахстана. Вместе с молоды журналистом Колей Стяжкиным и с шофёром Геной мы, получив разрешение Областного управления охотничьего хозяйства и рыболовства, встретили несколько зорек на Тоболе. И щук поймали, и сазанов и довольные возвращались домой. Весенняя степь, будто зелёно-голубая скатерть, усыпанная цветами, расстилалась перед нами. Десятки километров — ни кустика, ни деревца! Хлебные поля по пятьсот, а то и по тысяче гектаров.


Гена рассказывал: в совхозе, где он раньше работал, было так — с одного края поля заедешь утром, пахать ли, сеять ли, или убирать, а на другой край приедешь вечером. Вот где размах! Гена и сейчас говорил об этом с восторгом!
Мы ехали среди набирающей силу зелёной пшеницы. Миновали маленькую речку, пошли под уклон. И тут наш востроглазый Гена забеспокоился:
Глядите, что делает мужик-то!
Где?
Вон, на пригорке, возле лесопосадок!
Мы увидели толстенького юркого человечка с палкой, суетливо сновавшего туда-сюда. Рядом стоял старый «Запорожец». На выхлопную трубу его был надет резиновый шланг, испускавший невероятное количество чёрного удушливого дыма. Толстяк засовывал конец шланга в сурчиные норы и едким дымом выгонял из-под земли сурков.
Что он творит?
Сурков бьёт, палкой! Разве не видите?
Появление нашей «Волги» было для браконьера как снег на голову.
- Прекратите! — выскочил из машины потрясённый увиденным москвич Коля Стяжкин. Он вырвал у толстяка палку.
Мужик струсил сразу. Он вперился голубыми глазками в Колю, встал на колени и завыл:
- Простите! Товаришшши-ы-ыы! Больше не буду!
Мы подошли к «Запорожцу». Около заднего колеса рядком лежали восемь убитых зверьков.
Отвечать придётся по закону! — Лицо Коли Стяжкина было белым, как берёста.
Простите! Разве ж я хотел...
Для каких целей убивал?
Сало с них топим. На базаре сто рублей за кило.
Значит, закон для тебя не писан!?
Мы заглушили «Запорожец», а потом взяли его на буксир. А разбойника, иным словом такого человека и не назовёшь, привезли в ближайший районный центр и сдали в милицию.
...Тушки мёртвых зверьков нам порекомендовали увезти в райзаготконтору, сдать приёмщице пушного сырья.
Приёмщица, молоденькая красавица казашка, пересчитывала нашу «добычу» на своём языке:
- Вер, экев, шоу, турту... Ой, дяденьки, да тут у вас ещё
и живой ёсь! — От волнения она вместо «есть» сказала «ёсь» и
подняла на ладонях годовалого сурка.—Глядите!
У зверька были переломаны передние ножки, и, очевидно, в болевом шоке он потерял сознание, а сейчас, в багажнике, пришёл в себя.
Куда ж его теперь девать? — вопросительно глядела на меня приёмщица.
Отдай мне его, если не жалко,- попросил я.—Я его вылечу. Как ты его назвала? Ёсь? Пусть он и будет Йоська,
Вылечите, пожалуйста, Йоську, прошу вас! — сказала девушка и отдала мне сурка.
Я обрадовался подарку, и мы быстро поехали в районную ветлечебницу.
Нужен рентген,— безаппеляционно потребовал в ветлечебнице Коля Стяжкин.
Зачем? — спросил старый ветфельдшер.


А как лечить будете?
Как-как,—ветфельдшер пощупал Йоськин позвоночник, брюшко, взялся за передние ножки.
И тут Йоська заплакал. Не засвистел или запищал по-сурчиному, а просто заплакал, как детёнок.
Вот, всё понятно. Палкой, значит, по ножкам... Он, наверное, стоял, что-нибудь держал в лапках, а его палкой.
Что же вы будете делать?
Знаем что,- лукаво прищурился ветфельдшер.— Не испытывайте меня, молодой человек, иначе я обижусь. Не забы¬вайте, обычный врач лечит человека, а ветеринарный - человечество!
Ветфельдшер сходил в сарай, принёс скрученную: берёзовую кору, ловко, по размеру Йоськиных ножек, нарезал трубки. Осторожно надел их зверьку на переломы (бедный Йоська, как он стонал в эти минуты) и затянул уникальные шины бинтами.
- Вот теперь всё. Забирайте вашего клиента. Один совет:
держите его дома, пока не выздоровеет. В поле не отпускайте.
Погибнет!
Я привёз больного Йоську из Северо-Казахстанских степей домой, в Курган. Среди моих друзей немало врачей. Но я, как, наверное, поступили бы многие из вас, обратился к главному светилу по лечению ног, милому доктору Илизарову, Гавриле Абрамовичу, кавалеру польского ордена Улыбки. Доктор при¬ехал ко мне домой, нашёл время, «побеседовал» с Йоськой.
- Как вы чувствуете себя, больной? На что жалуетесь?
Доктор сидел в кресле, а Йоська на моём письменном столе,
около пишущей машинки, и с удовольствием брал из рук доктора пряничные крошки, хлеб, вымоченный в молоке, морковь, яблочные очистки и халву. Доктор сказал, чтобы я ни в коем случае не снимал берестяные лангеты и посоветовал давать вместе с водой витамины и лекарство под названием — кальцитонин.
Вся моя родня из разных концов города, все жители нашего двухсотквартирного дома приходили к Йоське, сочувствовали ему. Йоська обычно лежал в специально устроенной кроватке. На кухню или в кабинет приходил только за едой. Он быстро подружился с сиамским котом Робинзоном. Робинзон всегда уступал ему блюдечко с молоком: «Пей, я уж потом попью! Ты раненый!»


Так шло время, суббота за пятницей, воскресенье за субботой и так далее.
Мирное течение наших дней прервал Йоська. Если бы он был человек, ему обязательно приписали бы несоблюдение больничного режима и отправили из больницы, да ещё бы на место работы сообщили. Что он сделал? Сам снял берестяные шины. Об этом с ужасом сообщила мне по телефону моя дочка
Верочка, учившаяся на первом курсе медицинского училища.
Левую лангетку он просто сгрыз, а правую сдёрнул,— говорила она.
Ну и дальше что?
Сидит на кровати. Обеими лапами, то есть ногами, то есть руками, держит печенье и грызёт его.
Это Йоська победу над болезнью празднует! - успокоил я дочку. - Не переживай!
Могут быть осложнения!
Раз уж он сам снял предохранительную повязку — значит, всё будет хорошо!
Так оно и вышло. Йоська окончательно поправился.
Жил бы поживал Йоська у меня в городской квартире, но вот началось лето и мы уехали на дачу за город, к речке Чигирим. Может быть, кто-нибудь скажет: «Сурок ваш все рас¬тения на даче съест, он ведь травоядный!» Это ошибка! Сурок, конечно, животное травоядное. Но никакие огородные культуры: ни зерновые, ни фруктовые, ни декоративные — ни цветы, ни корнеплоды, выращенные человеком, сурок не тронет. Излюбленная еда его — это луговая овсяница, костер безостый, корешки ковыля, семена различных трав и пушица. Не враг он земледельцу. Одно плохо: в местах обитания изрывает землю до невозможности, и высыхает она, становясь «сурчиной», то есть ничего не родящей. Но это — небольшие островки. И сердиться на сурков в данном случае вряд ли стоит. Тем более, что поголовье их на земле с каждым годом уменьшается.
Йоське понравилось на даче. Вечерами дачные ребятишки и девчонки выходили на улицу. Появлялся за калиткой и Йоська. И начиналось для него настоящее пиршество: малыши приносили ему вкуснейшие, испечённые бабушками ватрушки и шанежки, давали конфеты, варенье и ягоды. Йоська не страдал отсутствием аппетита, ел хорошо, быстро располнел и стал похож на русского купца в меховой шубе.


Летом на даче — радость во всём: и в первой землянике, которую с молоком хлебают мои внуки Глеб, Костя и Серёга, и в полных вёдрах смородины, с которыми сидят женщины на пароме, и в радуге, которая образуется в мельчайшей водяной пыли искусственного фонтанчика, излаженного умельцем для полива.
Все мы загорали, ели лук со сметаной и укропом, огурцы, редьку и редиску, жарили котлеты с патиссонами. По вечерам в соседнем саду слышалась гитара, звучали старинные романсы.
Но подошла помаленьку осень. На цветочном рынке, около главных ворот городского сада, появились тёмно-бордовые гладиолусы и тяжёлые букеты белых астр. На всех людных перекрёстках были навалены горы весёлых арбузов и дынь. Сосед мой купил ведро свёклы за десять копеек. Однажды ночью пролился окатной холодный дождь. И больше уж, если говорить откровенно, летней погоды не было. Солнышко только глаза слепит, а тепла не даёт. Осень. Исчезли с дачных улиц ребятишки, а Верочка вместе с училищем поехала копать колхозную картошку. Уезжая, она «серьёзно» поговорила со мной.
- Папа, -сказала она. -Ты видишь, что скоро зима. Что делать с Йоськой?.. Когда ты привёз его больного — было понятно. Надо было спасать малыша. Но и в то время, как ты знаешь, он погрыз у нас коврик и испортил некоторые вещи.
Представляешь, что будет, если оставить его на зиму в квартире? И ещё! Ты должен это понимать, Йоську вообще одного держать нельзя. Его надо увезти в степи, к своим! Ему нужна подруга.
Я успокоил дочку, сказал, что нынче, конечно, не удастся отвезти Йоську в степь, но я сделаю на даче специальную клетку и буду всю зиму, ежедневно, привозить ему корм.
— Если не это, то я придумаю что-нибудь ещё. Не оставим же мы его в беде,— уверял я не на шутку разволновавшуюся девочку.
Придумывать, однако, ничего не пришлось. С наступлением первых заморозков Йоська исчез. Проснувшись однажды утром, я позвал его, засвистел по-сурчиному, стал искать у калитки, на улице. Он не отозвался. Где же он, куда подевался? Огорчению моему не было границ. Подумал: может, нашёлся какой-то «охотник» до редкой для наших мест зверюшки? Может, убили его?
А тут ещё дачный сторож Иван пришёл «успокаивать»:
- Не ищите Йоську! Соседка сказывала, а она женщина правдивая, что на дальних дачах собаки разорвали какого-то зверька, заяц не заяц, хомяк не хомяк. Не иначе, это был Йоська!
Но я ещё долго искал его. Только когда наступила зима, горе стало сглаживаться... Ну, что поделаешь? Неосторожный был Йоська, доверчивый. Вот и поплатился жизнью. Все мы жалели его. Внуки мои, Глеб, Костя и Сергей, длинными зимними вечерами нет-нет да вспомнят его. Самый младший, Сергей, даже изображал зверька, вставал на колени столбиком, держал ручонками еду и грыз её, по-сурчиному шевелил носом. Артист!
Пришла новая весна. С тревожным гоготом прошли в синем небе гуси, гуменники и белолобые, отшумел на Тоболе лёд. Наступило апрельское тепло. Я приехал на дачу, протопил печки, проверил и очистил от пыли чердачное помещение, где у меня были устроены уютный рабочий кабинет и спальня. Потом, проголодавшись, я решил заглянуть в подвал, где мы хранили раз¬личные компоты, соления и варения, а также картофель, морковь и другие овощи. Но, едва я спустился в подземелье и включил свет, как из дальнего угла, из довольно объёмной норы, вырытой в песчаном грунте, вышел Йоська.
Здравствуй! — свистнул он.
Здравствуй, дружище! -радостно ответил я ему.— Знал бы ты, столько забот доставил людям своим несносным поведением?


Йоська ластился ко мне. Он протягивал ручки и свистел. «Есть захотел? Сильно?» Я поднял Йоську наверх, усадил за стол и накормил. С этой минуты мы не расставались: на семейном совете было решено не оставлять зверька в одиночестве. Я, если мне приходилось куда-то уезжать, брал Йоську с собой, в машину. Он располагался у заднего стекла, грелся на солнышке и равнодушно разглядывал происходящее снаружи. На остановках спал на мягких сиденьях, иногда на заднем, иногда — на переднем, кверху брюхом. А на даче он по-преж¬нему мирно гулял между грядок, в малине, в смородине, так же, как и прежде вертелся между ребятишками, озорно свистел, просил вкусные шанежки.
А тут вот что случилось. В газетах написали: учёные вычислили, что в это лето в наших местах, недалеко от рабочего посёлка Юргамыш, можно будет наблюдать полное солнечное затмение. Вот почему учёные всего мира захотели приехать в Зауралье. Председателю Юргамышского поселкового совета Епифану Игнатьевичу то и дело приносили с почты запечатан¬ные красной лентой иностранные телеграммы.
«Мэру города Юргамыш!- гласили телеграммы.— Просим заказать для группы американских учёных в лучшем отеле девять номеров «люкс».
Просили не только американцы, итальянцы, немцы и французы и англичане, просили представители совсем не известных Епифану Игнатьевичу стран, наподобие Суринама. Тоже подавай номера в отеле. «Где я вам их возьму! —поругивался Епифан Игнатьевич.— У нас всего один Дом приезжих!»
Мы с Колей Стяжкиным прибыли к Епифану Игнатьевичу в самый разгар его международных хлопот.
Не знаю, как и быть? Всем надо «люксы»! - сокрушался старик.
Так ведь не обязательно гостей размещать в посёлке,- посоветовал ему Коля.
А где? Да хотя бы в пионерском лагере, на Медовой горе. Там и отели отличные, и душ, и ванны, и даже плавательный бассейн есть. Ребятишки уже уехали. Живут только завхоз да сторожиха.
Ты прав, товарищ корреспондент! - оживился Епифан Игнатьевич.- Упустил я Медовую-то гору из виду. Так мы, наверное, и сделаем!
В тот же день в одном из прекрасных коттеджей пионерского лагеря поселились приехавшие из Италии итальянские астрономы. Они привезли не только научную аппаратуру для наблюдения за солнцем, но и свою еду - шесть мешков первосортных спагетти. Епифан Игнатьевич - бывалый дипломат - устроил иноземным гостям приём и угостил их пельменями, чем восхитил делегацию Итальянской республики.
- Долой спагетти! - кричали темпераментные итальянцы.
- Да здравствуют пелмени!
Они сдали мешки с макаронами в Юргамышское сельпо и попросили Епифана Игнатьевича кормить их «толко пелменями».
Стали прибывать другие делегации. Епифан Игнатьевич не спал ночи, продумывал все мелочи до ниточки с иголочкой.
И приехавшие вскоре французы, немцы, а затем и американцы, были премного довольны.
И всё-таки всего предусмотреть Епифан Игнатьевич не мог. Беда пришла с неожиданной стороны. В день солнечного затмения налетели с Урала тяжёлые тучи, и не только солнце, но и всё небо затянуло начисто. Епифан Игнатьевич рано утром начал звонить в райисполком.
Ить, скажи! Как навред! Что делать-то?
Не горюй, Епифан Игнатьевич,— успокаивал старика председатель райисполкома.— Мы эти тучи расстреляем!
Не шути надо мной, товарищ. Я уж немолодой, чтобы меня разыгрывать.
Я не шучу.
И действительно, в половине одиннадцатого, за час до затмения, где-то за лесом прогремели орудийные залпы, и минут через тридцать небо стало ослепительно синим, и солнце, не заслонённое пока ещё тенью луны, сияло по-летнему. Епифан Игнатьевич был счастлив.
...Мы с Колей наблюдали затмение в дороге, и приехали на Медовую гору к лагерю, когда оно уже закончилось. Мы хо¬тели повидаться с иностранцами, узнать, не нужна ли какая помощь... В моей машине, у заднего смотрового стекла, сидел Йоська. Встретившая нас у входа в «отель» — резной, рубленный в русском стиле домик — американская девочка в белом льняном платьице явно важничала. Она довольно сносно объяснялась по-русски:
Что вам угодно? Доктор Хэнфэр в лаборатории.
- А вы кто?
Я - Луиза Браун. Что вам угодно?
Мы - журналисты...
Что вам угодно? — наладила своё девочка. И тут её глаза остановились на Йоське. Лицо будто осветилось солнышком, очаровательная улыбка преобразила его.
Какой миленький кенгурёнок!
Сурок Йоська,- уточнил я.
Сурок? У нас в Айове тоже есть сурки. Я видела, только они коричневые. А этот ваш, русский, сурок?
Из «отеля» вышли мужчины и женщины. Громогласные, улыбчивые, они пожимали нам руки, говорили своё «о'кей» и по-русски «спасибо» за хорошее затмение. Они пригласили нас в столовую, где Епифан Игнатьевич строжил поваров и официантов:
Щи чтобы были -так уж щи!.. Со смальцем!
Что такое смалец? — спрашивали американцы.
Попробуйте! Не пожалеете.
Мы пообедали весело, по-свойски. Обещали друг другу всегда помнить эту хорошую встречу.
Наступила пора уезжать. Попрощавшись, мы пошли к своим машинам. И тут меня окликнул Епифан Игнатьевич. Лицо его было — сплошное огорчение.
Она плачет. Говорит, пускай берёт её подарок, фотоаппарат...
Какой фотоаппарат?
Не знаю, как он называется. Но машина, как у нас девчонки говорят, фирмовая. Фотографии, цветные, выдаёт через пять минут после съёмки!
Так зачем мне её фотоаппарат, да ещё такой дорогой? Я и «Киевом» пока что обхожусь.
Так сурка же она твоего просит.
Сурка? Йоську? Зачем?
Вот — рёвом ревёт... Понимаешь, маленькая сестрёнка, говорит, больна. Увидит, говорит, Йоську — выздоровеет. Подарок ей!
Коля Стяжкин мгновенно всё решил за меня:
- Пусть берёт. Мы рады вручить ей нашего Йоську. В Америке он найдёт сородичей! Я молчал. Я вообразил, как далеко придётся Йоське уехать от родной степи... Но обидеть Луизу? Эту маленькую иностранку? Нет, на это пойти я не мог!
Пускай берёт! Но лишь при условии, чтобы ни в коем случае не предлагала мне свой фотоаппарат. Я не могу принять! Ясно?
Ясно, спасибо! — Епифан Игнатьевич заспешил в дом, выкидывая вперёд оригинальный черёмуховый костыль.
Через минуту из домика выбежала Луиза и кинулась мне на шею.
- Благодарю! Вы мне милый и родной человек! — Она смеялась и плакала — всё вместе.


Йоська с радостью, как мне показалось, пошёл на руки к американской девочке. Свистнул на прощанье и уткнулся носом в её загорелую шею.
«Ну, будь здоров, Йоська!»
Не поверите, мне стало так грустно, грустно... Расставание со зверьком, что оно, казалось бы, значило для меня?
Многое-многое. Будто я расставался с членом моей семьи. Вот и всё. Через полгода, в буранном феврале, получил я письмо из Америки. Привожу его дословно:
По-русски это значит:
«Дорогой Михаил! Большое спасибо вам за Йосъку. Моя маленькая Дженни выздоровела и любит его и вместе с ним спит.
Луиза Браун».


Я волновался и успокаивал себя: «Не горюй! Ему ведь там хорошо, и люди там хорошие. А если он найдёт себе подружку, сурчиху, да еще американку, так это же будет совсем здорово!»

М.Шушарин "Приезжайте в Юргамыш",художник Е.Ельская, издательство "Малыш", 1989г.