С. Ашитков "Шурка и Яшка"
Из предисловия к книге "Корни добра":
"Животных любят многие люди. Однако есть, к сожалению, и такие люди, которые, по незнанию, конечно же, изымают из природы и переселяют в свои квартиры её детей - диких животных. В порыве слепой любви к ним они пытаются приучить жить под одной крышей с собой белок и ежей, барсуков и лис, сов и других крупных хищных птиц, обрекая их при этом на жалкое существование в условиях, где они лишены необходимой для нормальной жизни среды и привычных кормов. Несмотря на, казалось бы, хороший уход и внимание, эти животные нередко погибают. И почти всегда их содержание в неволе связано с большими неудобствами для самих владельцев из-за специфического запаха, присущего многим животным, загрязнения шерстью или пухом комнат и мебели, порчи книг, комнатных цветов и съестных припасов во время неизбежных прогулок животных по дому, даже если они содержатся в клетках. Животных, проживших определенное время в неволе, уже нельзя, как ненужную игрушку, выбросить на улицу. Для большинства из них, разучившихся находить корм (получают его готовым из рук хозяина), разучившихся бояться, привыкших к теплу, свобода равносильна мучительной смерти. Поэтому прежде, чем завести дикую зверюшку, хорошо подумайте, сможете ли вы обеспечить ей близкие к естественным условия содержания, подумайте и о последствиях этого беспокойного для вас соседства".
Мне давно хотелось завести сурка. Знал, что это замечательный зверь, но вся информация о нем исчерпывалась песенкой савояра (Бетховен). Случайно мне все же посчастливилось достать сурчиху, и я назвал ее Шуркой.
Первое время она дичилась и при моем приближении старалась удрать, а ког¬да отступать было некуда — вставала на задние лапы и пронзительно визжала. Я тоже побаивался Шурки, глядя на ее внушительные оранжевые резцы. Но постепенно мы стали привыкать друг к другу. Когда я стал вы пускать Шурку из клетки, она, влекомая любопытством., с каждым разом все ближе и ближе приближалась ко мне, днем за днем сокращая расстояние бегства, — наглядный показатель степени доверия животного к человеку. Вскоре наступил день, когда сурчиха позволила погладить себя, а после этого уже стала считать себя полноправным членом нашей семьи — спать на диване, есть на кухне, гулять по всей квартире, где только заблагорассудится. При любой попытке ограничить ее свободу бурно про¬тестовала, сердито вереща. Когда же просилась погулять, призывно свистела, а ласкаясь, довольно урчала.
Ела Шурка всевозможные овощи и травы, любила черный хлеб. Летом она целые дни проводила на солнечном балко¬не и часто, встав на лавку и облокотясь лапами о перила, сле¬дила за происходя¬щим на улице. Время от времени мы брали ее на прогулку в лес и, расположившись где-нибудь на тихой поляне, отпускали. Шурка неуклюже, как медвежонок, отбегала метров на тридцать, становилась столбиком, оглядывала окрестности и пулей летела назад. Освоившись, начинала рыть норы — это ее любимое занятие.
Сурки — подземные жители и хорошие землекопы; большую часть жизни проводят в подземных лабиринтах, которые отрывают мощными лапами. В отличие от ежей и бурундуков они очень общительны, на воле живут колониями, трогательно и заботливо относятся друг к другу.
Не имея рядом сородичей, Шурка очень привязалась ко мне и членам нашей семьи. Как собака, не отходила буквально ни на шаг, требовала, чтобы ее ласкали, любила полежать, свернувшись воротником на шее. Чуткие уши зверька улавливали наши шаги еще на лестничной площадке и он громко, как милицейский свисток, свистел на всю улицу, призывая открыть балконную дверь и скорее впустить в дом. Мы обычно не торо¬пились с этим, потому что после работы часто бывают неотложные домашние дела, а Шурка в беззаветном выражении своей любви и привязанности мешала нам, путаясь под ногами. Од¬нажды, чтобы проникнуть в дом, она выгрызла дыру в балконной двери — пришлось обшивать ее листовым железом. Обладая таким грозным оружием, как резцы, Шурка ни разу не укусила никого из нас, хотя на чужих бросалась, как маленькая собачка, и нередко кусала до крови, правда, не в полную силу.
Примерно через год после появления Шурки я купил в одном селении еще пару сурков. Собственно, покупал я одного, но торговец не соглашался продать его без второго, заведомо зная, что тот не выживет. Сурки были в плачевном состоянии — худые и облезшие, а поскольку дело было осенью, вероятность, что они перенесут зиму, к которой обычно накапливают жиры, была сомнительной. Забегая вперед, скажу, что один сурок действительно погиб — он был настоящий дистрофик. Зато другого, названного Яшкой, удалось выходить. Но в то время до этого было еще далеко.
Стремительно надвигалась зима, и трое сурков, сразу же признавшие друг друга, стали активно готовиться к ее встрече. Они всячески утепляли клетку, которую я соорудил им в комнате, затаскивая в нее все, что плохо лежит. Туда попадали носки, полотенца, носовые платки, галстуки. А однажды мы, от души смеясь, издали наблюдали, как четко координируя свои действия и соблюдая разделение труда, зверьки, пытались протащить через комнату тяжелый мешок с картошкой. Причем самый маленький наблюдал, нет ли поблизости опасности в лице хозяев, а Шурка с Яшкой, упираясь, что есть мочи, волокли зубами мешок.
Спали сурки тесной кучей, изредка меняясь во сне местами и принимая удобные позы. Иногда просыпались, сонно что-нибудь жевали, полузакрыв глаза и причмокивая губами, а потом вновь засыпали.
Весной Шурка с Ящкой решили, видимо, обзавестись семьей. Для начала они принялись устраивать себе гнездо и за неимением подходящей норы прогрызли ее в диване, вытряхнув охапку набивки. Нору эту пришлось залатать, а другую они уже не пытались устроить.
Шурка была опрятной и чистоплотной, Яшка же отменным неряхой. Он был коренаст и настолько криволап, что, наевшись, волочил брюхо по полу. Сделав лужу, тут же размазывал ее, а однажды опрокинул в ванной банку с фиолетовыми чернилами и расчертил ими извилистую дорожку по всей квартире. Ее следы остались до сих пор, хотя Яшки у нас давно уже нет. Он был неудобен для содержания, этот очень ручной и ласковый зверь.
Мы стали предлагать его зоопарку, Дворцу пионеров, павильону юннатов, но всюду получили отказ. Потом нам как-то позвонили из детской больницы с предложением взять сурка в живой уголок. Наш Яшка там очень понравился, а нам понравился большой ухоженный живой уголок, больше похожий на маленький зоопарк. За Яшку мы не волновались, уверенные, что надлежащие условия и уход ему будут обеспечены.
Оставшись одна, Шурка еще больше привязалась к нам. Когда, приходя с работы, мы открывали балконную дверь, она пулей врывалась в комнату, радостно похрюкивая и повизгивая, тыкалась носом в ноги и пыталась скорее вскарабкаться на руки. Она очень тосковала в одиночестве.
У моей собаки в это время были щенки, и она лежала с ними в той же комнате, где был балкон и где жила Шурка. Однажды, увидев меня, Шурка, как обычно, вылетела с балкона на середину комнаты, куда выползли на солнечный луч щенки, а задремавшая собака от неожиданности или не поняв ее намерений бросилась с лаем навстречу.
Шурка отлетела назад, как от выстрела, и обмерла. Я взял ее на руки, погладил и успокоил. Но с этого дня она перестала есть, почти перестала двигаться и все время лежала, распластавшись, как шкурка, на диване, слабея день ото дня. В один из вечеров она умерла. Видимо, от испуга у нее случилось что-то с сердцем. Впрочем, ей было уже четыре года, а сурки живут не более пяти.
Я часто вспоминаю ласковую, лукавую Шурку и неуклюжего, добродушного Яшку — маленьких подземных жителей, как мы их называли.
С. Ашитков «Корни добра. Этюды о животных».
М., Лесная пром-сть, 1982 – 62 с., илл.
Оформление и иллюстрации художника В.А.Лаповка.
Рассказ Шурка и Яшка: стр. 37-40.
Спасибо Ирине и Владимиру за предоставленный материал.
"Животных любят многие люди. Однако есть, к сожалению, и такие люди, которые, по незнанию, конечно же, изымают из природы и переселяют в свои квартиры её детей - диких животных. В порыве слепой любви к ним они пытаются приучить жить под одной крышей с собой белок и ежей, барсуков и лис, сов и других крупных хищных птиц, обрекая их при этом на жалкое существование в условиях, где они лишены необходимой для нормальной жизни среды и привычных кормов. Несмотря на, казалось бы, хороший уход и внимание, эти животные нередко погибают. И почти всегда их содержание в неволе связано с большими неудобствами для самих владельцев из-за специфического запаха, присущего многим животным, загрязнения шерстью или пухом комнат и мебели, порчи книг, комнатных цветов и съестных припасов во время неизбежных прогулок животных по дому, даже если они содержатся в клетках. Животных, проживших определенное время в неволе, уже нельзя, как ненужную игрушку, выбросить на улицу. Для большинства из них, разучившихся находить корм (получают его готовым из рук хозяина), разучившихся бояться, привыкших к теплу, свобода равносильна мучительной смерти. Поэтому прежде, чем завести дикую зверюшку, хорошо подумайте, сможете ли вы обеспечить ей близкие к естественным условия содержания, подумайте и о последствиях этого беспокойного для вас соседства".
Мне давно хотелось завести сурка. Знал, что это замечательный зверь, но вся информация о нем исчерпывалась песенкой савояра (Бетховен). Случайно мне все же посчастливилось достать сурчиху, и я назвал ее Шуркой.
Первое время она дичилась и при моем приближении старалась удрать, а ког¬да отступать было некуда — вставала на задние лапы и пронзительно визжала. Я тоже побаивался Шурки, глядя на ее внушительные оранжевые резцы. Но постепенно мы стали привыкать друг к другу. Когда я стал вы пускать Шурку из клетки, она, влекомая любопытством., с каждым разом все ближе и ближе приближалась ко мне, днем за днем сокращая расстояние бегства, — наглядный показатель степени доверия животного к человеку. Вскоре наступил день, когда сурчиха позволила погладить себя, а после этого уже стала считать себя полноправным членом нашей семьи — спать на диване, есть на кухне, гулять по всей квартире, где только заблагорассудится. При любой попытке ограничить ее свободу бурно про¬тестовала, сердито вереща. Когда же просилась погулять, призывно свистела, а ласкаясь, довольно урчала.
Ела Шурка всевозможные овощи и травы, любила черный хлеб. Летом она целые дни проводила на солнечном балко¬не и часто, встав на лавку и облокотясь лапами о перила, сле¬дила за происходя¬щим на улице. Время от времени мы брали ее на прогулку в лес и, расположившись где-нибудь на тихой поляне, отпускали. Шурка неуклюже, как медвежонок, отбегала метров на тридцать, становилась столбиком, оглядывала окрестности и пулей летела назад. Освоившись, начинала рыть норы — это ее любимое занятие.
Сурки — подземные жители и хорошие землекопы; большую часть жизни проводят в подземных лабиринтах, которые отрывают мощными лапами. В отличие от ежей и бурундуков они очень общительны, на воле живут колониями, трогательно и заботливо относятся друг к другу.
Не имея рядом сородичей, Шурка очень привязалась ко мне и членам нашей семьи. Как собака, не отходила буквально ни на шаг, требовала, чтобы ее ласкали, любила полежать, свернувшись воротником на шее. Чуткие уши зверька улавливали наши шаги еще на лестничной площадке и он громко, как милицейский свисток, свистел на всю улицу, призывая открыть балконную дверь и скорее впустить в дом. Мы обычно не торо¬пились с этим, потому что после работы часто бывают неотложные домашние дела, а Шурка в беззаветном выражении своей любви и привязанности мешала нам, путаясь под ногами. Од¬нажды, чтобы проникнуть в дом, она выгрызла дыру в балконной двери — пришлось обшивать ее листовым железом. Обладая таким грозным оружием, как резцы, Шурка ни разу не укусила никого из нас, хотя на чужих бросалась, как маленькая собачка, и нередко кусала до крови, правда, не в полную силу.
Примерно через год после появления Шурки я купил в одном селении еще пару сурков. Собственно, покупал я одного, но торговец не соглашался продать его без второго, заведомо зная, что тот не выживет. Сурки были в плачевном состоянии — худые и облезшие, а поскольку дело было осенью, вероятность, что они перенесут зиму, к которой обычно накапливают жиры, была сомнительной. Забегая вперед, скажу, что один сурок действительно погиб — он был настоящий дистрофик. Зато другого, названного Яшкой, удалось выходить. Но в то время до этого было еще далеко.
Стремительно надвигалась зима, и трое сурков, сразу же признавшие друг друга, стали активно готовиться к ее встрече. Они всячески утепляли клетку, которую я соорудил им в комнате, затаскивая в нее все, что плохо лежит. Туда попадали носки, полотенца, носовые платки, галстуки. А однажды мы, от души смеясь, издали наблюдали, как четко координируя свои действия и соблюдая разделение труда, зверьки, пытались протащить через комнату тяжелый мешок с картошкой. Причем самый маленький наблюдал, нет ли поблизости опасности в лице хозяев, а Шурка с Яшкой, упираясь, что есть мочи, волокли зубами мешок.
Спали сурки тесной кучей, изредка меняясь во сне местами и принимая удобные позы. Иногда просыпались, сонно что-нибудь жевали, полузакрыв глаза и причмокивая губами, а потом вновь засыпали.
Весной Шурка с Ящкой решили, видимо, обзавестись семьей. Для начала они принялись устраивать себе гнездо и за неимением подходящей норы прогрызли ее в диване, вытряхнув охапку набивки. Нору эту пришлось залатать, а другую они уже не пытались устроить.
Шурка была опрятной и чистоплотной, Яшка же отменным неряхой. Он был коренаст и настолько криволап, что, наевшись, волочил брюхо по полу. Сделав лужу, тут же размазывал ее, а однажды опрокинул в ванной банку с фиолетовыми чернилами и расчертил ими извилистую дорожку по всей квартире. Ее следы остались до сих пор, хотя Яшки у нас давно уже нет. Он был неудобен для содержания, этот очень ручной и ласковый зверь.
Мы стали предлагать его зоопарку, Дворцу пионеров, павильону юннатов, но всюду получили отказ. Потом нам как-то позвонили из детской больницы с предложением взять сурка в живой уголок. Наш Яшка там очень понравился, а нам понравился большой ухоженный живой уголок, больше похожий на маленький зоопарк. За Яшку мы не волновались, уверенные, что надлежащие условия и уход ему будут обеспечены.
Оставшись одна, Шурка еще больше привязалась к нам. Когда, приходя с работы, мы открывали балконную дверь, она пулей врывалась в комнату, радостно похрюкивая и повизгивая, тыкалась носом в ноги и пыталась скорее вскарабкаться на руки. Она очень тосковала в одиночестве.
У моей собаки в это время были щенки, и она лежала с ними в той же комнате, где был балкон и где жила Шурка. Однажды, увидев меня, Шурка, как обычно, вылетела с балкона на середину комнаты, куда выползли на солнечный луч щенки, а задремавшая собака от неожиданности или не поняв ее намерений бросилась с лаем навстречу.
Шурка отлетела назад, как от выстрела, и обмерла. Я взял ее на руки, погладил и успокоил. Но с этого дня она перестала есть, почти перестала двигаться и все время лежала, распластавшись, как шкурка, на диване, слабея день ото дня. В один из вечеров она умерла. Видимо, от испуга у нее случилось что-то с сердцем. Впрочем, ей было уже четыре года, а сурки живут не более пяти.
Я часто вспоминаю ласковую, лукавую Шурку и неуклюжего, добродушного Яшку — маленьких подземных жителей, как мы их называли.
С. Ашитков «Корни добра. Этюды о животных».
М., Лесная пром-сть, 1982 – 62 с., илл.
Оформление и иллюстрации художника В.А.Лаповка.
Рассказ Шурка и Яшка: стр. 37-40.
Спасибо Ирине и Владимиру за предоставленный материал.
